Закованные в броню - Элена Томсетт

Великий князь снова повернулся к королю, некоторое время, оживленно жестикулируя, поддерживал беседу на прежнюю тему, после чего напрямую осведомился у короля Владислава Ягайло о своем молодом племяннике, внуке одного из его самых сильных и преданных феодалов, князе Острожском. На лице короля Владислава отразилось недовольство, но он, тем не менее, сделал князю Острожскому знак приблизиться.

– Помни о том, что я сказал, – быстро шепнул молодому человеку пан Завиша. – И да хранит тебя Бог!

Острожский согласно наклонил голову и, тронув поводья своего коня, приблизился к королю.

– Зигмунт, – постным голосом сказал король Владислав, после того, как Витовт и молодой князь Острожский обменялись традиционными приветствиями. – Великий князь предлагает тебе роль одного из своих облеченных неограниченной властью представителей в Жемайтии. Он, как выяснилось, хорошо запомнил и по достоинству оценил твою доблесть на поле у Ворсклы.

– Мне казалось, что я уже имею дипломатические полномочия для переговоров в Мальборге, мой король, – возразил Острожский, глядя на Владислава Ягайло. – Их дали мне ваше величество, княгиня Мазовецкая и польский сейм.

– Вы примете участие в войне! – живо откликнулся князь Витовт, блистая глазами. – Хотите, в качестве моего особого, облеченного всей полнотой власти, полководца, как князь Сигизмунд, например, ваш дядя. Ваше имя, ваше происхождение, ваша отвага, ваша удача, черт возьми, дают вам право на это!

– Вы очень щедры, великий князь. Благодарю вас, – невозмутимо любезно отзвался Острожский.

Король Владислав молчал, хотя в душе его бушевала буря – он не хотел войны с Орденом из-за Жемайтии, и совместно со своими сановниками предпринимал поистинне титанические усилия для того, чтобы предотвращать неминуемые столкновения с рыцарями-монахами, как литвинов, так и польских рыцарей.

– Вы получите людей и полную свободу действий, – еще более воодушевляясь, говорил Витовт. – Вы смелый человек, Корибут, вы будете творить чудеса! Вы докажете крестоносцам, что литвины – храбрые и умелые воины, а не стадо баранов, которых можно безнаказанно истреблять и перегонять с места на место!

Король Владислав поморщился, как будто проглотил пилюлю. Он уже хотел было сказать нечто, что остановило бы словесный поток любившего и умевшего поговорить великого литовского князя, как с удивлением услышал ровный и любезный ответ острожского князя:

– Насколько мне не изменяет память, ваша светлость, в настоящее время мы не воюем с крестоносцами. Более того, наш король пригласил вас на встречу, чтобы обсудить детали мирных переговоров с Орденом.

– Да, конечно! – рассеянно сказал Витовт, но в ту же минуту его лицо вновь порозовело от возбуждения, заискрились, засверкали превратившиеся из янтарных в золотистые его хищные рысьи глаза.

– Я имею в виду компанию против Руси, мой дорогой мальчик! Конечно же, мы заключим мир с рыцарями, бог с ней, с Жемайтией, мы пока еще не настолько сильны, чтобы воевать с Орденом, но я уже сейчас могу позволить себе свести счеты со своим московским тестем! В Польше на настоящий момент такому доблестному воину, как вы, все равно будет делать нечего!

Король и князь Острожский обменялись взглядами. В глазах короля сверкало негодование, в то время как глаза молодого человека все так же ровно светились мягким приглушенным светом в тени ресниц, не позволяя определить, о чем он раздумывает.

– Ну же, Корибут, решайте, – подзадорил Витовт Острожского, искоса поглядывая на Владислава Ягайло, намеренно, в пику королю, продолжая называть его родовым литовским именем,

– Я уже давно все решил, – спокойно сказал молодой князь. В его мыслях быстро промелькнул и изчез образ белокурой красавицы из рыцарского замка. – Я непременно приму участие в войне. Немного позже. Если она будет официально объявлена. Я более дипломат, ваша светлость, хотя и не чуждаюсь поорудовать мечом.

Это был вежливый отказ.

– Достойный ответ, – несколько разочарованно заявил Витовт, тем не менее, с привычной улыбкой на устах. – Приятно видеть, что молодое поколение в наши дни отличается таким благоразумием и рассудительностью!

Молодой человек неожиданно приобрел в его глазах еще большую ценность. Теперь уже улыбался король, но Витовт поклялся самому себе, что он дорого заплатит за эту улыбку. «Что ж, если у него нет самолюбия военного, – философски подумал великий князь, – придется сыграть на чем-нибудь другом. А Ягайло, Ягайло право рано радуется. Как правило, при всех наших с ним столкновениях последним всегда смеюсь я!»

Глава 3

Семейство Верех

Ставицы под Плоцком,

королевство Верхняя Мазовия, земли Польши, осень 1404 г.

Русский боярин Твердислав Верех слыл у себя в Новгороде человеком упрямым, как черт, и корыстным до крайности. Он мог выйти сухим из воды в любой ситуации, отпереться от чего угодно, продать всех и каждого, если того требовали интересы дела, которые, по необъяснимой, но приятной случайности, почти всегда совпадали с его собственными интересами. Вместе с тем, боярин был человеком, необыкновенно привязанным к семье. После безвременной смерти жены на его руках остались две дочери – Марина и Елена, которых он любил, пожалуй, даже больше своей мошны. От покойного отца, наряду с солидным капиталом и большим делом, он унаследовал также неистребимую тягу ко всякого рода эффектам, авантюрам и сомнительного рода предприятиям. Эта семейная черта стала настоящим безумием для всей его родни. Его отца, кандидата в посадники, она незаметно, но верно привела в потайной проруб новгородского Судилища; его старшую сестру, красавицу Анастасию, толкнула на побег из-под венца с богатым новгородцем к ее любезному другу, знатному поляку пану Ставскому, и последующее затем замужество с ним в Польше. Пятнадцатилетняя племянница боярина, Эва Ставская, также унаследовавшая тень фамильного безумия, несколько лет назад, по слухам, сбежала из дома отца с крестоносцем. А собственное чадо Вереха, очаровательная боярышня Марина в головокружительных скачках на диких литовских лошадях, шутя, обгоняла литовских молодцов великого князя Витовта, к слову, приходившегося ей крестным отцом.

Самого Вереха эта фамильная черта, в конце концов, заставила покинуть Великий Новгород и искать пристанища у гостеприимного, знаменитого своим хитроумием и коварством, литовского князя, с которым ему удалось поладить без особых проблем. Злые языки объясняли его успех у Витовта родственностью душ, и, пожалуй, были правы, поскольку великий князь и боярин частенько засиживались при свечах до самого утра, ведя долгие беседы при закрытых дверях. Радушный, распологающий к себе людей боярин с двумя милыми юными дочерьми довольно часто с успехом выполнял деликатные поручения великого князя.

По странному стечению обстоятельств в конце 1404 г. боярин Верех неожиданно покинул Вильну и двор Витовта и отправился погостить к своему деверю в Польшу. Возможно, причиной этого была новая военная кампания, развязанная великим князем против Москвы. Хотя боярин никогда не слыл патриотом, он, тем не менее, ни при каких условиях не участвовал и не спонсировал «русские» походы Витовта.

Деверь Твердислава Вереха, муж его ныне покойной сестры Анастасии, польский воевода из Познани, пан Адам Ставский, происходил из известного герба Сулима, и к тому времени являлся уже видным вельможей при дворе короля Владислава II Ягелло. Его единственная дочь, Эва Ставская, была ровестницей и некогда подругой старшей дочери новгородца, Марины. Она так и не вернулась домой из Пруссии, куда, согласно записке, найденной именно Мариной, убежала со своим сердечным другом крестоносцем. Пан Ставский, в свое время, приложил много усилий для того, чтобы правда об исчезновении его дочери не выплыла наружу, утверждая, что она уехала погостить на родину матери, в Новгород. Он проводил все свое время на службе короля, а когда у него выдавалась свободная минута и подходящая оказия, посещал рыцарские замки, пытаясь узнать хоть что-нибудь о судьбе своей дочери. Одно из многочисленных его имений, по счастливому для боярина Вереха стечению обстоятельств, находилось под Плоцком, и по большей части пустовало, так что хитроумный Твердислав Ярунович без всяких усилий, как он и рассчитывал, получил разрешение погостить там со своими дочерьми столько, сколько ему заблагорассудится.

В Плоцке, в 20 милях от имения пана Ставского, располагался второй по значению и первый по изысканности и куртуазности манер двор княгини Александры, сестры короля Владислава Ягелло, и ее супруга, мазовецкого князя Земовита IV. Блистательная княгиня, как некогда королева Ядвига, была поклонницей западной моды и образа жизни и покровительницей крестоносцев. Про себя Твердислав Ярунович решил во что бы то ни стало посетить Плоцк и побывать при дворе княгини, особенно, когда там будут проходить переговоры поляков с крестоносцами. В Литве говорили о том, что в Плоцке встретятся лично герцог Конрад фон Юнгинген, великий магистр Тевтонского Ордена, и польский король Владислав Ягелло. Инструкции великого князя, данные Твердиславу Яруновичу, были тайные, четкие и недвусмысленные. Кроме того, у хитрого боярина имелось письмо князя Витовта к его молодому племяннику, некогда воевавшему под его руководством с Тимур-Кутлуком. Этот молодой человек, князь Острожский, весьма интересовал Твердислава Яруновича с точки зрения его собственных матримониальных планов. В неполные 24 года он все еще был не женат, что являлось явлением необычным для польского шляхтича. Кроме того, он был также непозволительно богат, соединив крупное состояние в Польше, доставшееся ему от матери, княгини Острожской, с не менее крупным состоянием от его отца, литовского князя Нариманта, княжившего некогда в Новгороде, и приумножив их своим личным участием во многих удачных военных кампаниях. В добавление ко всему, он приходился родственником всем коронованным владыкам польских и мазовецких земель, что автоматически обеспечивало ему карьеру при дворе.